Как жаль, что вы наконец-то уходите...
М. М. Жванецкий
- Только не говорите о прошлом, Дориан. Оно умерло.?
- Иногда то, что мы считаем мертвым, долго ещё остается живым.
Все бывает в нашем бытие впервые.
Впервые мы учимся ходить и разговаривать, хотя в силу ПО самых основ не запоминаем, впервые съезжаем на санках с горки, потом пробуем вместо «Буратино» что-то взрослое, затягиваемся никотином.
Впервые познаем море, синь до горизонта, соль во рту. Первый поцелуй и первая женщина (смазано и смутно).
С женщинами вообще приходит понимание что количество не запоминается, и первая и последняя не играют роли, важны единственные. Если они были.
Со временем что-то блекнет и смывается хроносом и повторением.
А самое интересное, что мы зачастую не понимаем, что чего-то уже никогда не будет.
Все бывает когда-нибудь в последний раз.
Когда-то ты скатился в санках с горки, уходя в синих сумерках домой, таща за собой салазки, думая, что вот потом, может следующей зимой. А этот был твой последний спуск. Следующей зимой ты повзрослел. И не до этого. Но ты это не понял еще. Не знал.
Так же устав от хронического бронхита с кашлем, в союзниках у которого лёгкая паранойя об онкологии и одышка на втором этаже, ты тушишь последнюю сигарету. Где-то внутри не загадывая наперед.
Со временем от ракеты отпадают постепенно но неумолимо разные «ступени». О чем вяло сожалеешь, но в большинстве случаев уже равнодушен - время пришло. А скорее всего, просто ушло. Как и все остальное.
Но бывает так, что приходит время прощаться. Навсегда. И появляется желание напоследок окинуть взором, то, что когда-то приносило удовольствие и радость. Зачем? Может быть вспомнить что вообще составляло некую часть твоей неповторимой жизни. Которой другой уже не будет. Хотя в своей сути, и ты это прекрасно понимаешь, это попросту бессмысленно.
От чего-то ты и так уже давно подустал и чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Но тем не менее были моменты, которые тебя волновали. Ещё волновали.
Пришел. Посмотрел. Все как всегда. Здесь всё всегда неизменно. И без тебя и с тобой. И тебя когда тебя не будет, так же в 23:00 все также будут парад-алле. На их век хватит.
Это как полет «Юры прости мы все проебали», который ты ещё не застал, только наоборот.
Каждый день появляются новые восемнадцатилетние и старше, возжелавшие срезать угол, и равно им, будут появляться мужчины, оказывающие им посильную помощь, которые сами не прочь срезать по диагонали.
Иллюзии?
Как когда-то очень давно, хотя все относительно, один римлянин вопрошал у блаженного иудея из Назарета «Что есть истина?», так и не получив ответа. Так же можно вяло окинуть взглядом окружающий пост модерн и спросить в пустоту: «Что есть не иллюзии?».
Здесь давным давно одни потемкинские деревни с нарядными вывесками, имеющими сходство с похорошевшим покойником в гробу, скрывающие внутри гниль, распад, лицемерие, двойные стандарты заигравшихся запутавшихся испуганных недорослей с ухватками троглодитов и повадками крабов на океанском пляже.
Мир Post modern mortem.
В котором Гай Монтег и Кларисса Маклеллан вынуждены прятаться под чужими личинами, дабы не быть сожженными успешными zombie «брандмейстерами».
И это неким образом умиротворяет. Как и ни странно. Но лучше поклоняться данности
с глубокими её могилами, которые потом, за давностью,
покажутся такими милыми.
Допил последний кофе. Затушил сигарету.
Можно уходить.
To leave in English.
Выйти на свет, ставший ослепительным для тебя.
«За дверью все бессмысленно, там слишком много радости, к которой ты не имеешь отношения».
«А потом я вспоминаю, что нужно расслабиться, и нужно не пытаться удержать ее, эту красоту, и тогда она проходит сквозь меня, как дождь, и я не чувствую ничего, кроме благодарности за каждый отдельный момент моей глупой никчёмной жизни. Вы даже не представляете, о чем я говорю, не понимаете ни слова, да? Но не волнуйтесь, когда-нибудь… поймете».
