Один из последних текстов Буковски.
Никто из вечно синих не был так убедителен. В прозе.
8/29/91 22:55
Вялая на ипподроме, моя проклятая жизнь болтается на крючке. Я там каждый день. Ни с кем, кроме персонала, не общаюсь. Видимо, я болен. Сароян просрал все на скачках, Фанте -- в покер, Достоевский -- в рулетку. И это явно не вопрос денег, пока ты не уходишь в минус. У меня однажды был партнер по игре, который сказал: "Мне все равно, выиграю я или проиграю, я просто хочу играть". Я к деньгам отношусь уважительней. Большую часть жизни мне их не хватало. Я знаю, что такое парковая скамейка и стук домовладельца. Неправильных раскладов с деньгами бывает два: слишком мало и слишком много. Мне кажется, всегда есть что-то, с помощью чего нам хотелось бы над собой поизмываться. На ипподроме ты набираешься ощущений от других. Отчаяния во мраке. И как легко они его стряхивают и освобождаются. Толпа на скачках -- это Мир, уменьшенный в размерах, жизнь, перемалывающая смерть и поражение. В конечном счете, никто не выигрывает, мы просто добиваемся отсрочки, момента вне этой мишуры (вот говно! обжег палец сигаретой, пока размышлял над этой бессмыслицей. Это меня разбудило, вышвырнуло из этой Сартровской статейки!) Черт, нам нужен юмор, нам необходимо смеяться. Я привык больше смеяться, я все привык делать больше, кроме как писать. Сейчас я пишу и пишу и пишу. Чем старше становлюсь, тем больше пишу, танцуя со смертью. Славное шоу. По-моему, и персонажи хороши. Однажды объявят "Буковски мертв", а потом я буду по-настоящему открыт и развешен на ярких вонючих фонарных столбах. Ну и? Бессмертие -- это глупое изобретение бытия. Видите, что творит ипподром? Он погоняет мои строчки. Молния и фортуна. Поет последняя Синяя птица. Мои слова звучат неплохо потому, что и в литературу я играю. Слишком многие чрезмерно осторожны. Они учатся, учат и сливают. Условности лишают их искры. Сейчас я чувствую себя лучше, здесь, дома, на втором этаже с "Макинтошем", моим приятелем. По радио Малер скользит с необычайной легкостью, много рискуя, чего ему порой недостает. Потом нагромождает длинные мощные рифы. Спасибо, Малер. Я у тебя в долгу и могу никогда не расплатиться. Я слишком много курю, слишком много пью, но не могу слишком много писать. Это продолжает поступать само, а я запрашиваю еще. Оно является и мешается с Малером. Иногда я нарочно осаживаю себя, говоря "Одумайся и иди спать или смотреть на своих 9 кошек или посиди с женой на диване. Ты же либо на ипподроме, либо с "Макинтошем". А потом я себя осаживаю, спускаю все на тормозах, забиваю на эту чертовщину. Люди писали, что мои книги помогли им не сдаться. Мне они тоже помогли. Книги, розы, 9 кошек. Здесь есть балкон, дверь на который сейчас открыта, и мне видны огни машин на южном направлении Харборской автострады. Они никогда не останавливаются, поток света льется и льется. Все эти люди. Что они делают? О чем они думают? Все мы умрем, мы все, что за цирк! Одно это уже должно заставить нас любить друг друга. Но не тут то было. Мы затерроризированы и сплющены тривиальщиной, мы снедаемы Ничем. Продолжай, Малер! Ты сделал дивной эту ночь. Не останавливайся, сукин ты сын! Не останавливайся!
