Типа предисловия:
...Ну это...как там по законам жанра?
Типа, волею судеб, оказался проездом в Хельсинки, ну и там, попало, значит, в руки письмо...бля, как попало?...ну, там нашел на чердаке, например, или, там, например, пошел в библиотеку (гы!), ну и все такое... бла-бла-бла...короче, оригинал у меня, правда длинное оно, песдец, как "Поднятая целина" - заипался перепечатывать.
И еще: в какой раздел постить не знаю, пусть модераторы сами решат, если, канешна, до конца дочитают...
«Здравствуй, дорогой друг и любезный собеседник (…да и собутыльник!) Alexander!
Несказанно рад был, наконец, получить от тебя послание, хоть и долгая была оказия – ну, да, ладно – тем приятнее и радостнее узнать, что у тебя все в порядке, что ты по-прежнему юн душой и бодр духом и, как всегда, вокруг тебя красивые женщины, веселье и дружеская компания.
Вот, уж скоро второй год как судьба и некоторые неприятные обстоятельства (о которых ты знаешь и, поэтому, не хотелось бы, даже, о них и вспоминать!) забросили меня в этот холодный, продуваемый всеми ветрами, унылый, богом забытый Гельсингфорс. Вот уже год как я живу (скорее – существую) здесь du jour au jour – пишу, ем, читаю, пью и совершаю ежевечерне перед сном la promenade как будто – достопочтенный господин. И, иногда, кажется, что все наши с тобой кутежи и пирушки в окружении головокружительных красавиц, все эти кабаки и ресторации и, вот эти бесконечные вояжи по ночной Москве с криками: «Извозчик! Гони, сукин сын, на Дмитровку!» - все это было не со мной, а с каким то другим человеком (да и было ли, вообще?) – вот так, Сашенька, поломала меня проклятая чухонская тоска, затянула в свое гнилое болото! Закис, брат, закис – признаюсь честно… И так бы, наверное, и влачил я свои дни дальше, если б не вот это твое письмо, письмо, наверное, благодаря которому со мной давеча произошло удивительное и приятное приключение, о котором я и хочу тебе поведать. Так вот:
Признаться честно, о тех веселиях и гулянках с девицами легкого поведения коих (девиц) в Москве уж несчетное число и кои (гулянки) происходят теперь чуть ли не в каждом, хоть немного приличном, питейном заведении – я уже узнал и до твоего письма. Месяца два тому, случилось мне быть в гостях у одного нашего весьма известного композитора, имеющего здесь небольшой домик и наезжающего раз в полгода в поисках вдохновения. Так вот, видимо заметив печать уныния на моем лице, предложил он мне ознакомиться с несколькими свежими экземплярами «Фривольного разговорника», кои я с упоением и читал весь оставшийся вечер…
Да, брат ты мой, однако, скажу тебе, судя по тому, что я прочитал – Москва по числу заведений, где можно весело гульнуть в компании прекрасных, да, к тому же, еще и в неглиже(!) девиц, сегодня, точно, даст большую фору Парижу, который всегда, между прочим, считался главной европейской столицей как свободомыслия, так и - разврата!
Трудно поверить – ведь, еще несколько лет назад такое времяпрепровождение было свойственно немногочисленным энтузиастам, а сейчас столько молодых авторов красочно живописуют свои похождения и приключения на этой стезе! И у каждого есть, о чем рассказать простым людям!
Но, с особенным удовольствием, я по нескольку раз перечитывал зарисовки о таковых заведениях и атмосфере, царящей в них, некоего г-на Добролюбова – необыкновенного критического склада ума человек, смею тебе заметить! Не знаком ли ты с ним, случайно? Если, вдруг, знаком, сделай милость – кланяйся от меня при встрече и скажи, что для меня, в ту минуту, его заметки стали как солнечный луч, пробившийся сквозь тучи в это холодное и пасмурное чухонское
царство!
Ну, вот, я опять отвлекся, прости… Продолжаю!
И, вот, любезный друг, наконец, третьего дня получаю я от тебя письмо с подробнейшим рассказом обо всех твоих амурных похождениях. И, надо тебе сказать, что письмо это, как будто, окончательно пробудило меня – ну, нельзя же, право, так жить как я жил весь этот год – в спокойствии, но в унынии и ипохондрии! Право, повеситься же можно, в конце концов, от такой жизни! А что лучше всего лечит от хандры и меланхолии – ты знаешь не хуже меня – «…добрая порция рома и обворожительная кокетка у тебя на коленях!..»
С первым условием все было попроще – уж несколько месяцев хранилась у меня в буфете для особого случая непочатая бутылка отменного ирландского whiskey, а, вот, со вторым…
Знаешь ли ты, любезный друг, что найти здесь какую-нибудь «камеристку», которая с легкостью примет твои ухаживания и, за определенное поощрение, согласится на, сам понимаешь какое, «продолжение» – очень тяжело, практически - невозможно. По моему убеждению, Гельсингфорс, в этом отношении, сегодня занимает самое ужасное место среди всех европейских столиц! То ли в силу пуританского воспитания местного населения и, следовательно, жестоких законов в отношении оных девиц, то ли просто в силу своей студеной природной атмосферы, не способствующей порывам пылкой страсти…
Но, как говорится – «Смелость города берет!». И, вот, вчера, придя после службы, домой, я надел свой лучший костюм, начистил до блеска сапоги и достал из буфета заветную бутылку. Надо ли тебе рассказывать, что буквально через сорок минут половины бутылки уж не было и в помине, зато я пребывал в самом окрыленном и возвышенном настроении. Дождавшись так восьми часов, я накинул плащ, решительно вышел вон из дома и направил свои стопы в сторону городской станции, где собирался обнаружить главных помощников в моих поисках – извозчиков. И, верно – вдоль здания, как всегда, стояло несколько экипажей в ожидании случайных заработков. К ближнему из них я и подошел с вопросом, не отвезет ли он меня в какое-нибудь питейное заведение, где мог бы я найти девиц, не обремененных моральными устоями, а еще лучше, чтоб играла музыка и девицы сии танцевали французские танцы, постепенно освобождаясь от одежд.
Оказалось, что в Гельсингфорсе всего три таких заведения, причем самое приличное находится в двухстах шагах от того места, где мы стояли, надо лишь перейти через главный прошпект и свернуть за угол следующего дома, так что экипаж мне, даже, и не понадобится (наши бы московские рвачи, уж точно не упустили бы возможность сорвать рубликов 200-300 с такого незнайки). Выслушав обстоятельный ответ бородатого чухонца и отблагодарив его небольшой ассигнацией, я отправился к желаемой точке своего путешествия.
Ну, что ж, через пять минут я подошел ко входу в искомое заведение. Зная, что ты большой любитель всяких деталей и подробностей – сообщаю, что находится сие место на улице под названием Eerikinkatu, в третьем доме и называется Alcatraz. Честно сказать, я мимо сего места за этот год раз сто, уж, точно проходил, да не обращал внимания на совсем незаметную миниатюрную табличку над входом. У входа я обнаружил двух крепких чухонцев, одетых в черные мундиры, которые в ответ на мой вопрос, можно ли войти в сие заведение, вежливо поздоровались и распахнули двери (причем, в этот момент я еще раз поблагодарил себя за начищенную обувь и парадный костюм, потому как одновременно со мной эти два стража твердо отказали во входе другому господину. И, нельзя сказать, что он был сильно пьян или одежды его были грязны – нет, просто они были не нарядны, то есть, на нем были
повседневные одежды – простые брюки и простой теплый жилет).
Заплатив 420 рублей за вход (я, уж, буду сразу писать все в наших российских рублях, чтоб тебе не путаться в их мудреных деньгах), спустился я вниз по лестнице и оказался, собственно, в самом, как я надеялся, «гнезде разврата». Что же я увидел? Увы, не размерами, ни богатством интерьера место сие меня не поразило. Весьма небольшое помещение, разделенное (то ли специально, то ли в силу архитектурных особенностей) на несколько небольших зал (отдельно для некурящих, отдельно для курения табака), причем, из некоторых, практически, не видно сцену, которая, на самом деле, была, всего лишь, маленьким «пятачком» с поставленным на нем пилоном.
Из других особенностей отмечу достаточно яркий свет и рукописную записку при входе на английском и местном наречии, в которой говорилось, что в этом заведении не оказывают любовных услуг, но, как ты понимаешь, это меня уже остановить не могло…
Когда я вошел, в зале была следующая обстановка: человек десять мужеского пола, все, как я понял иностранцы (были, даже, то ли японцы, то ли китайцы – черт их разберет!), ни местных, ни наших русских, я не обнаружил. Сии господа сидели за столиками, с некоторыми уже сидели девицы в ярких и открытых платьях. На сцене в эту минуту никого не было, несколько танцовщиц в одиночестве сидели за соседними столиками и меланхолично курили. Виду они были все достаточно привлекательного и эффектного – ярко накрашены по последней парижской моде, почти все высокого росту, с тонкой талией и весьма аппетитным бюстом. Попалась мне на глаза и одна, невесть откуда попавшая в эти края, африканка.
Наконец, я обнаружил, более или менее, устраивающий меня столик в курительной зале, сидя за которым, можно было, хоть немного, видеть сцену, на которой, правда, до сих пор ничего не происходило. Я сел и стал ждать, чтоб меня обслужили. Но тщетно! Просидев безрезультатно минут десять, я пошел гулять по заведению и, тут же, обнаружил прилавок, за которым стоял человек, в обязанности которого и входило наливать горячительные напитки.
Я заказал для себя две порции ирландского whiskey и кружку местного пива. Виски мне обошелся в 245 рублей за порцию, пиво - в 210, в общем, то, по-божески, в сравнении с некоторыми московскими местами. Проходя обратно за стол, я обратил внимание на нескольких девиц, числом человек в семь-восемь, сидевших кучкой недалеко от прилавка и обсуждающих промеж собой, по всей видимости, мою персону, потому как рассматривали меня довольно вызывающе и оценивающе. Причем одеждами своими на танцовщиц они никак не походили, а походили, скорее, на зашедших выпить бокал вина, курсисток или продавщиц из соседних лавок. Мне, даже, показалось, что расслышал я среди них русскую речь…
Минут через десять после моего возвращения за стол, на сцену вышла первая девица. Была она весьма внешне привлекательна, да и танцевала, вроде, неплохо, но с таким отсутствующим взглядом, словно выполняла нелюбимую обязанность. К концу мелодии, она обнажила округлую грудь, скинув на пол легкое платье, а по окончании музыки сняла все остальное и мгновенно упорхнула за задник сцены, как потом выяснилось – чтобы одеться. Сразу скажу, что в течение следующих пятнадцати минут на сцену никто не вышел.
Скоро, по окончании танца первой танцовщицы, к моему столику подошла, одна из тех, сидевших «курсисток» и, видимо, приняв меня за чухонца, обратилась ко мне на местном наречии с явным акцентом. Я, расслышав сей говор, решил ответить ей по-русски и – угадал!
- Ой, так Вы – наш! Можно я присяду?
- Ну, садись, душа моя.
И, хоть, была она не в моем вкусе, решил я узнать через нее о правилах сего заведения и о том, что здесь происходит и чего можно ожидать.
Она присела. Завязалась обычная в таких случаях беседа – да кто Вы такой, да что делаете, почему один и т. д. и т.п. Не вдаваясь особенно в подробности, говорю, что пришел для отдохновения души, здесь - первый раз и, посему, расскажи мне, душа моя, на что мне надеяться тут и как себя вести, а чтоб не скучно тебе было беседовать со мной – закажи себе, что желаешь. Отмечу, что девушка повела себя похвально скромно и, видимо из приличия, отказалась сначала, и, уж, потом, после повторения моего предложения сходила и взяла себе бокал вина, который обошелся мне в 175 рублей.
Пока она ходила, ко мне приблизилась танцевавшая первой девица. Была она уже в платье и, подойдя ко мне, стала просить на английском языке поощрение за свой танец. Я ждал, что просьба будет сопровождаться неким подобием волнующего танца в непосредственной близости от моей персоны, как это принято, например, в Москве, но – нет! Она просто стояла и пальцем показывала на вырез своего платья. Хорошо, думаю, может танец будет потом, после ассигнации? Достал ассигнацию равную нашим 350 рублям и нежно вставил (!) меж её грудей. Что было дальше, спросишь меня ты? Дальше она сказала: «Thank you, darling!», повернулась и пошла дальше собирать урожай. Ну, нет, думаю, такие танцы нам не нужны, в следующий раз так просто не сдамся!
Тут как раз вернулась моя новая знакомая. Не буду утомлять тебя пересказом всего нашего разговора, сообщу лишь суть.
Из разговора с девицой, которая представилась Ольгой, я узнал, что сама она из Санкт-Петербурга, впрочем, как и почти все сидевшие с ней «курсистки», что как я правильно предположил, и не «курсистки» они вовсе, а самые настоящие «жрицы любви», которые приезжают в Гельсингфорс на три месяца заработать на сносную жизнь, и стоят их услуги на наши деньги – 7000 рублей за один час (или за «один раз»!) и 28000 (!) за всю ночь любовных утех.
- Ну, что же – говорю – а, если я, например, с танцовщицей желаю уединиться, тогда как?
И тут выясняется, что танцовщицы только танцуют, и не дай боже, им продавать себя, потому как устроены они в этом заведении официально и у хозяина могут быть большие неприятности, если полиция поймает за таким наказуемым занятием. А эти, с позволения сказать «курсистки», вроде, как и сами здесь по велению души, а, вовсе и не по служебной необходимости. И куда, с кем и для каких надобностей они отсюда уходят (а в самом заведении, сам понимаешь, никаких специальных помещений для любовных утех не предусмотрено) – это на их совести и ответственности. Ведут же они своих сиюминутных кавалеров либо в свои квартиры, либо в близлежащие гостиницы, благо справок о супружеском состоянии в оных не требуют.
Тут к столику подошла другая танцовщица, которая, наверное, танцевала в тот момент, пока мы разговаривали, и стала мурлыкать про вознаграждение.
- Что - спрашиваю у Ольги – сколько давать тут принято на чай?
- Да – говорит – самую мелкую ассигнацию (175 р.) - нормально.
А у меня в карманах – одни крупные.
- Ладно – говорю танцовщице – ступай с богом, любезная, тем более, я и танца то твоего не видел, в следующий раз приходи.
Уж не знаю, что она поняла, потому как говорил я на русском, но уж видать поняла, что ассигнации ей, в этот раз, не случится, потому смерила она меня таким презрительным взглядом, будто я дворник или посыльный какой.
«Хорошо же, думаю, ничего – такие фортеля нам тоже знакомы, из таких орудий нас не достанешь, подавайте-ка сюда тяжелую артиллерию, тогда посмотрим!»
- Да не обращай внимания – Ольга, увидев мою гримасу, решила поддержать меня, - они здесь почти все такие – «ноль – внимания, фунт – презрения», она только тогда тебе улыбаться будет, пока ты ассигнации ей давать будешь, да еще, если ты ей танец en tete a tete закажешь, да и то, пока все деньги из тебя не вытянет.
- И сколько – спрашиваю – танец такой стоит?
- Да около тысячи российских. Да и не такое это уж волнительное действо, так – видимость одна и кривляние.
Ну, все равно, думаю, надо опыт такой поиметь, тем паче – деньги не бог весть какие. Вот, только, с кем сей опыт поставить, чтоб уже, наверняка, «открытий чудных» достичь и разочарований досадных не испытать?
- А, что, - говорю – все ли они такие жеманные и капризные поведением?
- Да, почти все, одна среди них, только, и есть душевная, благовоспитанная и характером скромная, да и та - наша, русская, а эти – кобылицы иноземные, они и нас то не жалуют, все норовят нам разную вредность сделать и гостям на ухо шепчут, чтоб с нами отношений не заводили и хозяину тоже постоянно кляузничают…
- Постой, постой – говорю – душа моя, а скажи, когда смогу я сию особу лицезреть и удостоверится в твоих словах?
- Так сегодня и сможешь, если не торопишься – к полуночи она обычно приходит.
А я, пожалуй, пойду, потому как вижу, что интерес у тебя ко мне только для беседы, а мне еще сегодня заработать надо, а то, вон, кавалеров всех сейчас и разберут.
- Спасибо тебе, душа моя – говорю – вот, возьми, купи себе еще вина, а мне скажи, напоследок, как ее звать.
- И тебе спасибо, хороший мой, отдыхай, Анастасией ее звать
С этими словами она и удалилась, а я остался сидеть, обозревая ситуацию вокруг и дожидаясь знакомства с этой девицей.
То представление, которое происходило пред моими глазами – ни в какое сравнение не идет с той феерией духа и плоти, которую мы с тобой, дорогой Alexander наблюдали (и сами участвовали!) в Москве, и, которая, надеюсь, и сегодня там продолжается! Раз минут в пятнадцать, на сцену выходила очередная ярко накрашенная танцовщица, «отрабатывала» свой номер и, затем, выходила в зал для сбора поощрений от немногочисленных гостей. Я, достаточно, быстро отбивался от их посягательств на мой кошелек, и, поэтому, скоро они перестали ко мне подходить вовсе. Ни одна из них, честно говоря, не поразила мое воображение ни своим, пусть и эффектным, но очень «механическим» танцем, ни такой же «механической» улыбкой – уж, очень, это все было не тонко, грубо, без души, что ли. Сколько раз мы с тобой, в Москве, отправляли таких особ прочь от нашего стола, выискивая и ожидая тех девиц, кто, как нам казалось, веселил нас не из корыстных побуждений, а из симпатии и дружеского расположения, пусть и благодарили мы их за это расположение не обещаниями руки и сердца, а денежными купюрами различных достоинств! Сколько раз мы спорили, найдется ли среди них та, которой не важно будет содержимое твоего кошелька и твое положение в обществе, для которой ты будешь интересен как человек и личность, та, которая настолько захватит твое сердце и разум, что можно решительно бросить все и, при необходимости, без колебаний драться за ее честь на дуэли! И, сколько раз, мы, в своих рассуждениях приходили к выводу, что поиски эти – не более чем иллюзия и наши фантазии, что, просто, мы хотим обманываться и быть обманутыми, но обманутыми без принуждения и незаметно, и, что все это, на самом деле, смешно и не лучше ли по этому поводу выпить!
Вот и я, в этот вечер, сидел и ждал этого сладкого и волнительного «обмана».
Тем временем, часы пробили двенадцать. Я еще раз сходил за двойной порцией whiskey, сел и закурил, в ожидании.
Честно говоря, я, даже и не заметил, в какой момент она вышла на сцену. Играла негромкая медленная музыка, я рассматривал зал и публику и, случайно бросив взгляд на сцену, увидел ее. Лет двадцати, среднего росту, почти совсем не накрашенная, в сравнении с остальными местными танцовщицами – она своим танцем притягивала и не отпускала внимание. Мы с тобой, дорогой Alexander, много видели разных танцев, хороших и плохих, и я не думал, что смогу когда-нибудь увидеть что-то новое, но такой танец я видел впервые. И не то, чтобы в этом танце было что-то особенное или необычное – нет, она танцевала достаточно просто (хотя движения ее были пластичны и легки), но она танцевала вообще по-другому! И дело было, наверное, в ней самой и в ее глазах. Она вся была в этой музыке и, казалось, находилась, в этот момент, не здесь, а где-то далеко, в своих мечтаниях и представлениях. Под конец мелодии, она скинула одежды, явив моему взору, стройное молодое тело и, затем, исчезла за ширмой.
Я закурил и стал ждать, когда она подойдет к моему столику.
Когда, наконец, она подошла и по-английски спросила меня о моем самочувствии, я, будучи в сомнении, та ли она, о ком я думаю, опять спросил в лоб по-русски:
- Настя, не откажите в любезности – составьте мне компанию.
Она испуганно вздрогнула, то ли от русской речи, то ли оттого, что я назвал ее по имени, но, быстро взяв себя в руки, ответила тоже по-русски:
- Я пройду, соберу чаевые и приду к Вам, хорошо?
Через несколько минут, она вернулась и села за мой столик. Я почувствовал, что она чем-то обеспокоена и напряжена.
- Хотите что-нибудь выпить? – спросил я
- Нет…, хотя, может быть, лимонаду.
Я сходил за лимонадом и, заодно, взял себе еще один двойной.
Некоторое время мы сидели молча, она медленно, думая о чем-то своем, пила лимонад, я же смотрел на нее. Потом она спросила:
- Скажите, откуда Вы знаете мое имя?
Я не стал строить из себя «тайного агента» и рассказал ей о «курсистке» Ольге, и о сегодняшнем вечере. А потом я рассказал о себе, о своей жизни в Гельсингфорсе и о своей жизни в Москве, а потом я рассказал о своих друзьях и о своем детстве. Я рассказал о себе практически все, что я знал сам. Все это время, она молча, улыбаясь, слушала меня, а я говорил и говорил, словно боялся, что как только мне станет нечего рассказывать – она встанет и уйдет навсегда. Несколько раз я бегал за лимонадом и whiskey, несколько раз она уходила танцевать и, сразу после танца, возвращалась.
Вдруг, я заметил, что гостей в зале нет, и музыка не играет.
- А где все?
- 4 часа, все закрывается, мне надо уходить - она встала из-за стола, но не уходила, а стояла и смотрела на меня.
Как закрывается?! Как уходить?! На меня как будто вылили ушат холодной воды.
- Постойте, Настя… Вы далеко живете?...Можно я Вас провожу до дома? … Я прошу Вас!..
- Да я живу здесь недалеко, но – проводите, мне будет приятно. Только Вы сейчас идите, но ждите меня не у дверей, а за углом дома – там увидите башню, стойте у нее, хорошо?
На улице было градусов 10 мороза, но из-за количества выпитого и моего вдохновленного состояния, мне было совсем не холодно. Я стоял и пытался вспомнить, когда я последний раз провожал девушку домой. Ночью. Зимой.
Мой дорогой друг! Я не вспомнил! Во всяком случае, за последние лет десять-двенадцать, а дальше моя память никак не забирается. Увы!
Что же, дорогой Alexander, ты, наверняка, с нетерпением желаешь знать, что же было дальше? А, дальше, мы шли минут 20 по ночному Гельсингфорсу, потом еще стояли около входной двери и о чем-то беседовали, а потом – мы поднялись к ней домой. Мы пили кофе, и она рассказывала мне о себе. Вкратце, история такова:
Сама из Санкт-Петербурга окончила балетное училище, из приличной семьи – папенька ее занимал довольно высокий чин в канцелярии прежнего городского головы, старшая сестра танцует в Большом театре в Москве. Папенька дочерей воспитывал один, но, поскольку занимал хорошее положение и имел неплохой доход, то жили они, вобщем-то, хорошо и безбедно. Имели большой дом и несколько экипажей.
Но, вот, два года назад, наступила в их жизни черная полоса. Сначала, высочайшим соизволением, сняли городского голову и назначили нового губернатора. А, там, по-цепочке, быстро очередь и до папеньки дошла. Рассчитали в два счета! Остался он не у дел – да это еще не беда. Беда пришла дальше. Папенька их, видимо, в пору службы, имел доходы побочные в больших количествах. И как папенька в отставку вышел – через две недели нагрянули сыскари и стали всю подноготную копать. И, видать, много чего накопали, потому, как засудили папеньку и оправили на десять лет в Сибирь вшей кормить! Да и это еще пол-беды! Папенька, видать, кроме больших доходов, еще и большие долги имел! Потому как стали, вдруг, появляться разные темные личности и, в конце концов, взыскали за долги и дом и экипажи все, и, все-равно, мало им, было, стали они уже дочке угрожать. А защиты не у кого требовать – папенька в Сибири, а друзья все его попрятались как мыши, носу не высовывают. Вот и собрала она все вещички, что были, да и уехала, три месяца тому назад, сюда, в Чухонию. Потому и испугалась, когда я к ней по имени обратился - подумала, что и здесь нашли.
Вот, такая история, хочешь – верь, хочешь – нет.
Так, незаметно, мы и проговорили до самого рассвета.
«А дальше и начнется самое интересное!» - наверняка, думаешь ты?
И ты угадал, мой дорогой друг!
Дальше – я оделся и пошел домой. А, придя домой, я сел писать тебе это письмо, которое и заканчиваю писать сейчас, в 10 часов утра по местному времени.
«Почему же ты ушел?!!!» - восклицаешь ты.
Я ушел, потому что уже было утро, и я хотел написать тебе письмо. А потом мне надо будет отдохнуть и привести себя в порядок. А сегодня ведь – пятница. И, наверняка, ты, дорогой Alexander, со всей честной компанией, завалитесь сегодня вечером, как всегда, на Малую Дмитровку и будете кутить и веселиться в окружении прекрасных девиц. И будет стрелять шампанское, и будет играть музыка, и девицы будут возбуждающе танцевать на столах. И я всей душой хотел бы быть с вами, друзья, но меня – не будет. Я, в это время, буду сидеть в лучшей французской ресторации Гельсингфорса, а напротив меня будет сидеть прекрасная и удивительная девушка, мы будем пить вино и есть какие-нибудь supreme de volaille и будем смотреть в окно на разукрашенный множеством огней рождественский город. А потом…
Потом – будет Рождество, потом – Новый Год, потом – еще одно Рождество.
А, вот, на это Рождество, мы, и увидимся, наверное. Потому как решили мы с Анастасией после новогодних махнуть в Москву, она – сестру повидать, а я – вас, потому как соскучился, право.
За сим и остаюсь – твой друг и собутыльник….
Сего года декабря 23, Гельсингфорс »
